Сульфур-Сити был маленьким непривлекательным городком; его единственным предметом притязаний на известность был праздник Четвертого июля, или День независимости, организация которого считалась лучшей в стране главным образом по той причине, что торговая палата каждый год брала напрокат карусель у Биг Дэна, руководителя бродячего шоу Дикого Запада, и устанавливала ее в центре арены для родео. Помимо карусели, арену по периметру окружала цепочка палаток и шатров, выходившая за ее пределы, к автомобильной стоянке с гравийным покрытием. Под расписанным белыми и зелеными полосами шатром леди из фирмы «Таппервеэр» рекламировали машинки для приготовления чипсов из латука, а подсоседним тентом окружная легочная ассоциация демонстрировала глянцевые снимки пораженных болезнью органов. Производители орехов пекан изводили пятидесятников, раздававших брошюрки с изображениями обезьян на обложках; от палатки к палатке шныряли дети, хватая пуговицы и шарики только для того, чтобы оставить их у загонов с животными, где запускали хлопушки и бутылочные ракеты.
Франческа неуклюже пробиралась через толпу, направляясь к дальней палатке Кей-ди-эс-си, при ходьбе выворачивая носки туфель наружу и прижимая руку к пояснице, побаливавшей со вчерашнего дня. Хотя было только десять утра, ртутный столбик уже достиг отметки девяносто четыре градуса по Фаренгейту, и по ее телу струился пот. Франческа мечтательно посмотрела на аппарат Киваниса, выбрасывавший порции мороженого в вафельных конусах, но через десять минут ей уже надо было выйти в эфир с интервью победительницы конкурса «Мисс Сульфур-Сити», и времени задерживаться не было. Какой-то скотовод среднего возраста с заросшими седой щетиной щеками и толстым носом, задержав шаг, уставился на нее долгим оценивающим взглядом. Франческа не удостоила его вниманием. На последнем месяце беременности, явственно читающемся по животу, выпирающему словно дирижабль, она вряд ли являла собой воплощение объекта сексуальных домогательств. Разве что человек был маньяком, помешанным на беременных.
Она почти добралась до палатки Кей-ди-эс-си, когда до нее донесся звук одинокой трубы с площадки около загона для телят, где разогревались члены школьного джаз-банда. Повернув голову, она увидела высокого парня с копной падающих на глаза каштановых волос, прижимающего к губам трубу. Заиграв первые такты мелодии «Янки Дудль Денди», парень повернулся, и раструб инструмента засверкал на солнце. От ослепительного блеска глаза Франчески начали слезиться, но она была не в силах отвести взгляд.
Этот момент, казалось, повис вне времени, а солнце в небе Техаса жарило вовсю, белое и безжалостное. Запахи горячего поп-корна и пыли смешивались с ароматами навоза и бельгийских вафель. Две мексиканки, переговариваясь по-испански, прошли мимо с ребятишками, свисавшими с их пышных телес словно кружевные шали. Вагончики карусели шумно прогромыхали по рельсам, где-то рядом в воздух взлетела цепочка хлопушек, и внезапно Франческа поняла, что принадлежит всему этому миру.
Она стояла совершенно неподвижно, постепенно растворяясь в этих запахах и видениях. Каким-то образом, сама не зная как, она стала частью этого необъятного простонародного плавильного тигля — этой страны, дающей приют отверженным и неприкаянным. Порыв горячего ветра подхватил и растрепал волосы Франчески, образуя вокруг ее головы некое подобие трепещущего флага орехового цвета. В это мгновение Франческа поняла, что она у себя дома, и это ощущение было полнее и живее, чем в ее родной Англии. Не понимая толком, как это случилось, она оказалась поглощенной этой страной до такой степени, что сама, по сути, стала еще одной агрессивной, прямодушной, сумасбродной американкой.
— Франческа, вам бы лучше перейти в тень, пока яе получили солнечный удар!
Обернувшись, Франческа увидела Холли Грейс, легкой походкой приближавшуюся к ней в своих шитых на заказ джинсах и на ходу поедавшую виноград. Ее сердце, казалось, прыгнуло к самому горлу. Она не видела Холли Грейс со времени их совместного ленча две недели назад, но думала о ней почти непрестанно.
— Мне казалось, вы уже должны были вернуться в Нью-Йорк, — осторожно сказала она.
— Действительно, я как раз туда и направляюсь, но решила задержаться здесь на несколько часов и узнать, как ваши дела.
— Далли с вами? — Она исподтишка пробежала взглядом по толпе позади Холли Грейс.
К облегчению Франчески, Холли Грейс отрицательно покачала головой:
— Я решила ничего ему не говорить. На следующей неделе Далли будет играть в каком-то турнире, и не нужно его отвлекать. Похоже, вы вот-вот разродитесь.
— Я тоже так чувствую. — Она опять попыталась растиранием унять боль в спине, поймала сочувствующий взгляд Холли Грейс и, почувствовав себя совершенно одинокой, добавила:
— Доктор считает, что это случится на следующей неделе.
— Боитесь?
Франческа прижала ладонь к боку, где ударила маленькая ножка.
— За этот год мне довелось пережить столько всего, что не могу представить, чтобы рожать было хуже. — И, увидев Клер, бешено машущую ей руками, она, скривившись от отвращения, добавила:
— И потом, я надеюсь, что тогда мне удастся полежать хоть несколько часов.
Холли Грейс, хохотнув, стала рядом с ней.
— А вам не кажется, что пора бы уже бросить работу и отдохнуть?
— Я бы с удовольствием, но начальница дает только один месяц оплачиваемого отпуска, и мне не хочется упускать часы до рождения ребенка.
— Сдается, эта женщина ест на завтрак скобяные изделия!